Олег Кильдюшов

Все думали, что теперь дела пойдут по-иному, что умудренные несчастием и опытом деятели Центральной Рады поймут положение, не будут допускать прежних ошибок. Увы! Всем этим чаяниям не суждено было сбыться. Они ничему не научились, ничего не забыли. К их обычным приемам прибавилась только большая самоуверенность, они чувствовали себя победителями. Пошли одно за другим нелепые распоряжения, недоразумения, скандалы, и дело кончилось так, как оно и должно было закончиться: строение украинского государства взяли в свои руки другие люди.

Дмитрий Дорошенко, политический деятель периода революции и Гражданской войны на Украине

Интеллигенции на Украине почти нет: все это полуинтеллигенты. Если они, т.е. Директория, не образумится и снова выгонит всех русских чиновников и посадит туда всех своих безграмотных молодых людей, то из этого выйдет хаос, не лучше того, что было при Центральной Раде. Верно, эта обстановка, счастливо сложившаяся для украинского движения, вскружила всем этим украинским деятелям голову, и они закусили удила, но я думаю, что это ненадолго. Галичане интеллигентнее, но, к сожалению, их культура из-за исторических причин слишком разнится от нашей.

Павел Скоропадский, гетман всея Украины (1918)

Жанр представленных здесь размышлений, которые сложились в результате ряда поездок автора на Украину, можно охарактеризовать как структурные наблюдения. Это именно наблюдения, поскольку по ряду параметров (объем, структура материала) наше исследование не может претендовать на статус 'строго научного анализа'. Структурными же они являются постольку, поскольку сделаны с перспективой социологически ориентированного анализа (культурно-)политического дискурса. Ведь очевидно, что выражение любых культурных содержаний осознанно или неосознанно осуществляется посредством тех или иных форм знаков, а в любом вербальном или невербальном тексте неизбежно проявляются аналитически распознаваемые структурные элементы. А поскольку культурная артикуляция по определению является явлением социальным и интерсубъективным, то и в любой, даже якобы сугубо творческой и индивидуальной мысли деятелей культуры (культурпредпринимателей) необходимым образом всегда присутствует коллективная семантическая структура или эпистема. Поэтому подобного рода дискурс-анализ в жанре 'интеллектуальных впечатлений от путешествия вполне может рассматриваться в качестве одной из стратегий интерпретации культурной жизни. И хотя деятельность предпринимателей от культуры в гораздо большей степени развивается в рамках индивидуальных смысловых конструкций, чем в других областях человеческой жизнедеятельности, тем не менее и здесь существуют очевидные пределы дискурсивной индивидуальности. Сегодня задача выявления основных семантических структур (смысловых конструкций) украинского дискурса представляется очень важной еще и по политическим соображениям. Ведь мы все чаще имеем дело с его восприятием или 'рецепцией' в самой России. Причем подобная рецепция является проблематичной как среди великорусских шовинистов, так и среди наших 'внезапных' - то есть политически мотивированных - украинофилов. И те и другие часто просто не понимают, о чем говорят, когда, например, твердят об 'уходе Украины на Запад' или о 'победе демократической революции'. Далеко не каждый может читать ту ментальную карту, что сложилась за последние 15 лет в головах многих украинцев, особенно молодых, в результате активных усилий культурпредпринимателей, особенно галицийских. Просто исторически получилось так, что из-за отсутствия серьезной индустриальной базы законодателем общественной моды в Львове и его окрестностях стала гуманитарная интеллигенция, которую, по одному меткому наблюдению, отличают 'идейность задач и необоснованность самих идей'.

Нужно соблюдать интеллектуальную бдительность, чтобы не попасть в ловушку стилизации и красивых жестов наших украинских коллег и не повторять пустых формул о 'европейском выборе Украины', ее 'демократии и западных ценностях' со слов самих культурпредпринимателей 'самостийной и незалежной', а тем более вслед за страстными российскими адвокатами оранжевого проекта. Для адекватного понимания общественно-политической борьбы в братской нам республике следует спокойно и последовательно рассмотреть ряд тем и топосов, являющихся центральными в реальном дискурсивном процессе культурного конструирования в рамках проекта 'Евроукраина'.

Дискурсивная ситуация на Украине: национализм и социология

Приведенные в качестве эпиграфа цитаты деятелей прошлого имеют самое прямое отношение к актуальной культурной ситуации на Украине. Это неудивительно, учитывая то, что по артикуляции коллективного опыта украинская ситуация начала XXI века мало отличается от ситуации столетней давности. Впрочем, она сходна и с нынешней российской дискурсивной ситуацией неадекватностью и несводимостью всех тех частных перспектив, которые пытаются претендовать на статус более или менее всеобщей. Ведь за последние полтора десятилетия на Украине произошли столь же значительные изменения в структуре социального действия: возникли новые социальные практики, новый рынок социальных статусов, изменились способы их легитимации (новые формы борьбы за признание), произошло смещение баланса капиталов в сторону экономического капитала и т.д. Накопление происшедших изменений поставило перед здешними интеллектуалами вопрос о сущности сформировавшейся или формирующейся социокультурной общности. Но в ситуации референциальной неопределенности прояснение онтологического статуса социальной реальности неизбежно осуществляется при помощи многочисленных конкурирующих языков описания. К тому же различными группами задействуются различного типа дискурсы: официоз, высокая теория, сленг экспертного сообщества, реклама, язык улицы.

Однако главная проблема украинских культурпредпринимателей заключается в том, что создаваемый язык описания коллективного опыта должен быть релевантным не только для решения идеолого-конструктивистских задач, но и - что гораздо важнее - для социальной практики. Этот дискурс должен обладать 'эвристической' ценностью и в то же время устанавливать горизонт практического действия в области общезначимых решений. Другими словами, он должен более или менее адекватно, то есть понятным большинству акторов образом, описывать опции коллективного действия, быть совместимым с реальным опытом людей. В этом смысле все попытки артикуляции постсоветского опыта на Украине оказывались не слишком удачными. Ведь призванный объяснить все и вся 'интегральный национализм' есть не что иное, как форма 'несчастного сознания' (Гегель), хотя и допускающего определенную интерпретацию мира, но никак не успешное взаимодействие с ним. В этом большинство жителей Украины убедилось за последние 10-15 лет на собственном опыте. Так, по данным киевского Центра Разумкова, лишь 27% сочли себя в выигрыше от 'незалежности', в проигрыше - 43%. Сегодня видят свою перспективу на Украине 19% ее граждан, не видят - 69%. К исходу 15-го года независимости наши бывшие сограждане рассматривают свою страну как 'маловлиятельное европейское государство, пребывающее в поисках своего места в мире'. Националистический символ веры оказался не в состоянии превзойти уровень осознания гражданами их личных потерь. Ввиду столь неутешительных результатов местные интеллектуалы вынуждены признать: 'Получив независимость, мы думали, что к тому хорошему, что у нас все же было в прошлой жизни, добавим еще больше. Обновим, наполним новым содержанием, украинским духом бытия и постепенно станем европейцами не только географически, но и по своей сути. Но нам не повезло с проводниками нации. Мы хотели перемен не для того, чтобы избавиться от рабочих мест и бесплатного образования...' (Тамара Павленко, заслуженный деятель искусств Украины).

Распад институциональных форм, 'триумфальное шествие' местечкового национализма, архаичные попытки интеллектуалов определить государственную сущность Украины и даже предложить проект обязательной для всех идентичности - все это кажется нам до боли знакомым по собственному опыту. Основное же отличие украинских собратьев состоит в том, что этнофундаментализм в различных проявлениях по-прежнему является на Украине доминирующей формой дискурсивной артикуляции интеллектуалов. Причем так называемый европейский, или гражданский национализм, - в отличие от зоологического или романтического - не имел никакого реального шанса на широкое распространение среди местных культурпредпринимателей вплоть до повторного прихода к власти Виктора Януковича.

Как и большинство политических национализмов Центральной и Восточной Европы, украинский также имеет вторичный, имитационный характер. Он заимствует готовые конструкции и адаптирует их к своим условиям. Это значит, что 'украинская нация' воспринимается как готовый образ, к которому нужно стремиться, а вовсе не то, что еще должно возникнуть, состояться, оформиться. Украинские националисты напрямую заимствуют образцы у своих 'коллег' из Центральной Европы, прежде всего у чехов и поляков, которые те в свое время присмотрели в арсенале западной мысли. В результате украинский националистический проект осуществляется в совершенно иных социально-экономических и культурно-идеологических условиях по сравнению с теми, в которых первоначально были сформулированы идеи современного национализма: уже по своей сути он является несовременным, несвоевременным, анахроничным.

В этом смысле было довольно странно наблюдать за делегатами IV Всемирного конгресса украинцев, проходившего в прошлом году в Киеве. Пожилые люди в 'вышиванках' - потомки эмигрантов первой и второй волны, приехавшие из Америки и Канады, то есть стран с длительной демократической традицией, - запросто требовали от приветствовавшего их Виктора Ющенко немедленно запретить на Украине использование русского языка, объявить вне закона РПЦ, разорвать экономические связи с РФ и т.д. Оправдываясь, оранжевый президент упирал на экономический фактор: 'Вы поймите, ведь на Востоке рынок для наших товаров на

25 миллиардов долларов'. Но это мало убеждало профессиональных украинцев из-за океана. Уже одной своей речью из XIX века они показывали, в каком столетии пребывает современный украинский дискурс.

Поэтому неудивительно, что этнофундаментализм современных и ретрогаличан был отвергнут остальным населением страны. Так, по данным того же Центра Разумкова, граждане Украины в целом полагают более близкими себе жителей России и Белоруссии, нежели своих сограждан из западного региона страны. Словно в ответ, жители Ивано-Франковской области полагают более близкими себе жителей Польши, чем Донбасса и Крыма.

А если к этому добавить, что 80% ВВП страны производится именно на востоке, то с трудом понимаешь, каким образом выходцы с бедного аграрного запада смогли захватить на Украине интеллектуальную власть и удерживать ее в течение

15 лет. Только недавно Ринат Ахметов, этот 'самый богатый украинец', заявил о создании собственного фонда, который будет заниматься реализацией и поддержкой гуманитарных программ. Видимо, олигархи востока наконец осознали, что без контроля над дискурсом они могут лишиться всего достигнутого.

Борьба за угнетенное прошлое

Важнейшим элементом любой националистической конструкции является создаваемый культурной элитой образ идеального прошлого своего народа (будь то сельская идиллия или героическое прошлое). И здесь 'в борьбе за угнетенное прошлое', говоря словами немецкого философа Вальтера Беньямина, у элиты украинской сразу же возникает 'проблема России'. Непримиримость украинских борцов за освобождение своего прошлого от всего русского имеет прежде всего структурное объяснение: 'русский проект' полностью включает в себя историю той территории и того населения, которые профессиональные самостийники считают исключительно 'своими'. Поэтому создание семантических конструкций 'Украина' и 'украинцы', по их мнению, возможно лишь в противопоставлении с Россией и русскими. В этом смысле они 'просто вынуждены' изживать из себя русскость (и не по капле, а ведрами), поскольку иначе невозможно сделать никакое существенное различение русских и украинцев, с чем они постоянно сталкиваются за границей, например в той же самой Европе.

Поэтому реинтерпретация прошлого в духе идей Михаила Грушевского стала на Украине делом государственной важности. Подобная, в общем-то, альтернативная история человечества давно получила грифы Национальной академии наук (НАН) и Министерства образования. В отличие от России здесь этим занимаются не какие-то самозванцы и маргиналы, а 'профессиональные историки'. В рамках 'национальной истории' даже возник новый жанр - 'если бы'-история. Ее медийно-активные представители с академическими регалиями могут позволить себе высказывания, далеко выходящие за рамки здравого смысла, нисколько не тревожась за последствия для собственной 'научной' репутации: 'Если бы Мазепа не выжидал так долго подходящего момента, чтобы выступить против России, то имел бы поддержку казацкой старшины. В результате Украина не стала бы такой, какая есть сейчас, - наполовину русскоязычной. Если бы не амбиции Мазепы, то, возможно, мы уже были бы нормальной европейской страной, хотя бы такой, как Польша' (Тарас Чухлиб, директор НИИ казачества).

А вот другой пример исторических откровений - видимо, философски фундированные - от директора Института философии НАН Ярослава Поповича: 'К сожалению (в украинской истории. - О.К.), слишком много примеров болезненных амбиций. Амбициозность украинцев как черта характера в чем-то сближает нас с поляками. Там шляхта была такой же 'гонорной', но это привело к падению государственности. А Украина не так давно ее получила. Было бы печально и неразумно утратить ее только из-за неоправданной амбициозности нынешних политиков'.

Итак, попытки украинских культурпредпринимателей обнаружить славное прошлое и ментально жить в нем продолжаются, несмотря на всю их, мягко говоря, неадекватность проблемам, стоящим перед большинством жителей страны. Среди рецептов национального счастья часто называются 'первая Украинская Конституция' Филиппа Орлика, труды по теории украинского национализма Дмитрия Донцова, философия Григория Сковороды, труды Андрея Шептицкого, 'среди которых центральным является 'Як будувати рiдну хату?' ('Как построить свой дом?'). 'Ведь идеи многих из них успешно использованы другими странами', поскольку 'в своих моделях развития Украины основным элементом эти мыслители видели национальное сознание как краеугольный камень в фундаменте государственности'.

Помимо истории постоянная борьба идет и за географию: 'В довоенной Одессе русского языка практически не было слышно, - разговаривали на украинском или идиш. <...> Украинская община, находившая в себе силы выжить и развиваться даже в нагоняющей страх на целую Европу 'тюрьме народов', была замучена 'северными братьями'. Но форсированная русификация и перманентные масакры не смогли искоренить казацкого духа из 'южной Пальмиры'.

Апофеозом подобной борьбы за прошлое стали попытки патриотически настроенных 'историков' доказать, что 'первая украинская держава' (Киевская Русь!), а затем Галицко-Волынское княжество, запорожское казачество и все гетманы 'совершали свои славные деяния под сине-желтым знаменем' 'Ученые' успешно справились с поставленной задачей, о чем и сообщили возбужденной общественности накануне вновь утвержденного праздника - Дня украинского флага (22 августа).

Языковая дилемма Украины: в или на

Анахроничностью украинского дискурса объясняется то странное самопонимание, что так упорно отстаивается многими представителями киевской и особенно галицийской элиты. Так, они наотрез отказываются признавать реальность Украины как двуязычной страны, население которой использует в общении два языка - русский и украинский, а в некоторых важнейших сферах (наука и высокие технологии, ВПК, некоторые сферы бизнеса, спорт, молодежная культура) - почти исключительно русский. Как на этом фоне должны реагировать русскоязычные граждане Украины на постоянные телевизионные воззвания Виктора Ющенко 'Думай по-украински!'? Правильно - они переключаются на местные русскоязычные или российские каналы. Но пытающиеся запретить 'язык соседнего государства' национал-идеологи тоже не лыком шиты: создан специальный орган - Национальный совет по телевидению и радиовещанию, отбирающий лицензии у телеканалов, вещающих на русском языке, что особенно болезненно воспринимается миллионами граждан, прежде всего на востоке и юге Украины.

Черты лингвистического маразма характерны и для языковой политики государственного телевидения ('Первый национальный'): с недавних пор там дается синхронный перевод всех выступлений на русском языке, как если бы это был какой-то действительно иностранный язык вроде английского, который украиноязычные жители Украины абсолютно не понимают. А поскольку литературным украинским владеет абсолютное меньшинство украинской элиты, то президенту, членам правительства и прочим руководителям постоянно приходится вымучивать украинские аналоги выражений родного им русского. Их косноязычная, ломаная речь с нескрываемым русским акцентом представляет собой настолько странное зрелище, что возникает вопрос о смысле подобной украинизации. Столь же нелепо выглядят украинские субтитры к фильмам советской киноклассики и современным российским сериалам. Более того, культурные власти начали планомерный перевод всеми любимых картин с незабываемыми голосами звезд советского кино на 'державну мову'. По меткому наблюдению Андрея Окары, в среде украинской элиты существует прямо-таки экзистенциальный страх перед тем, что 'если украинский язык утратит свой статус как единственного государственного, Украина перестанет существовать как независимое государство, украинский народ ассимилируется среди соседей, а украинская элита превратится в областное начальство'.

Да и в самой столице сложилась парадоксальная ситуация. Лингвистически Киев - по-прежнему преимущественно русский город, несмотря на то что за время насильственной украинизации здесь уже выросло новое поколение. В результате в городе всего 4% русских школ, в то время как, по данным Центра Разумкова, лишь 18% киевлян полностью общаются дома на украинском! В то же время, несмотря на этот скандал, украинские СМИ льют крокодиловы слезы по поводу украинских школ на юге и востоке страны. Хотя очевидно, что такая диспропорция - явный перебор для 'демократического государства, ориентирующегося на европейские культурные ценности и приоритет прав человека'. Ведь вопрос языка обучения относится не столько к образовательной или языковой политике, сколько к сфере элементарных прав и свобод, - речь идет о праве говорить на родном языке. То же самое касается высшего образования. В случае его демократизации вопрос языка обучения автоматически переходит в компетенцию университетского самоуправления. Только это позволит избежать довольно распространенной ныне на Украине ситуации, когда выпускник обучался на одном языке (украинском), а технологический и бизнес-процесс большинства предприятий и самой корпоративной среды отрасли экономики, куда он устраивается работать, ведется на другом - русском.

Лишь после прошедших выборов, на которые Партия регионов Виктора Януковича шла с лозунгом 'Русскому языку - государственный статус', стало возможным серьезное обсуждение языковой дилеммы как политической проблемы. Оказалось, что в свое время Украина подписала Европейскую языковую хартию, согласно которой она обязалась отказаться от этнокультурного принципа формирования нации и уважать языковое разнообразие, то есть строить мультикультурную гражданскую нацию. Но украинизаторы интерпретируют эту хартию несколько своеобразно: мол, этот документ защищает лишь вымирающие языки, а русский таковым не является. Более того, в защите нуждается сам украинский язык и т.д. Здесь Украина стоит уже перед политической дилеммой: (этно)национализм или (евро)демократия. Однако 'профессиональные украинцы' пытаются ее не замечать, поскольку их волнует не демократия, а возможность в новых политических условиях продолжать насильственную украинизацию. Так, один из них после поездки в Одессу уподобил себя галицийским аргонавтам: 'Еще бы - я же ехал едва ли не в 'азиатские степи', а приехал в Неизвестную, Многогранную и действительно Европейскую Украину. Украину, где уже не делают тебе замечаний за то, что ты общаешься на украинском языке; где, говоря на украинском в магазине, тебе уже продают товар; где, когда ты спрашиваешь адрес у прохожего, тебе уже укажут верный путь. Лично для меня 'рейд на восток' стал большим открытием. <...> Из года в год растет в городе процент украинцев, предоставляя ему национальную окраску' (Владимир Цуп).

Как известно, большинство облсоветов на юге и востоке, не дожидаясь принятия решения на уровне страны, сами ввели русский язык в качестве второго официального. Виктор Ющенко тут же объявил эти действия незаконными и потребовал от прокуратуры дать им 'юридическую оценку'. 'Цитрусовые' пытаются стоять до конца, упорно не замечая фатальности политики насильственной украинизации: 'Мы проголосовали за государственность Украины, чтобы лучше жить, чтобы возродился наш напевный украинский язык. А каково реальное положение сегодня, на 15-м году независимости? Откройте газеты, включите каналы телевидения и радио, и вы почувствуете, как мобилизовались антиукраинские силы, как широко они ведут в последнее время прения относительно того, какому языку быть государственным в Украине, нужны ли украинские школы в Украине. Так нужны ли сейчас украинцы в Украине?' (Тамара Павленко). Но здесь они сталкиваются с провозглашенным ими же самими 'европейским выбором', предполагающим право каждого самому не только решать, какие слова произносить (свобода слова), но и на каком языке (свобода культурного самоопределения). Поэтому при дальнейшей демократизации языковой вопрос будет только обостряться и вместо насильственного записывания всех в 'украинцев' нынешние хозяева гуманитарного дискурса Украины могут получить настоящий Kulturkampf.

Национальные особенности культурного производства

Головной болью этнофундаменталистов или 'национал-придурков', как их здесь часто именуют, остается не только двуязычный, но и частный характер современной культуры Украины, то есть ее структурная зависимость от 'большой' русской (советской) культуры. Как уже говорилось, выход они видят в принудительной украинизации (архаизации, рустикализации), несмотря на всю ее проблематичность в условиях культурной открытости современного мира, особенно при том, что Украина никогда не переставала быть импортером культурных содержаний, прежде всего - российских. Сегодня лозунг украинской культурной политики звучит так: даешь провинциализацию! Стоит ли говорить, что в результате продукты местного культурного производства часто неконкурентоспособны даже у себя дома, не говоря уже о том, чтобы получить доступ к иностранным рынкам культуры. Это неудивительно, учитывая то, что украинская интеллектуальная и творческая элиты оказались не в состоянии сформулировать адекватную (прагматическую) концепцию культурной политики, хотя очевидно, что и это обстоятельство имеет прежде всего структурное объяснение. Вновь возникшее украинское государство не располагает значительными ресурсами, необходимыми для той или иной 'сильной' культурно-политической позиции даже внутри страны, не говоря уже о внешней культурной экспансии. Его экономическая мощь, уровень интеллектуального и технологического развития и как следствие - продукты культурного производства представляют лишь незначительный интерес для внешнего мира. Единственным (потенциально) доступным для них рынком по-прежнему остается российский.

Несмотря на явную ограниченность ресурсов, киевская элита пытается мыслить как минимум глобально, иногда даже в категориях вечности. Увидев всю хлопотность и бесперспективность современных высокотехнологичных проектов, руководители национальной культуры решили сосредоточиться на 'языке, духовности и соборности как стратегических ресурсах Украины'. Не менее потрясающе звучат тезисы главы Национального совета по культуре и духовности при президенте Украины академика Николая Жулинского: '...когда смотрим на египетские пирамиды, ходим по Древнему Риму, разве мы спрашиваем, сколько получал заработной платы работник, который построил это, что он ел, во что был одет. Это, возможно, звучит неприятно, жестко. Но каждая эпоха оставляет после себя след - президент обязан зафиксировать себя для истории. У нас нет более эффективного способа представить себя, как только через культуру. Необходимо поддерживать именно такие проекты, они должны быть престижными и несравнимыми с материальным положением общества. Ибо никто не скажет, что в Египте был высокий уровень жизни. Но мы говорим, что это цивилизация, которая оставила после себя след'.

Кстати, сравнение себя с Хеопсом или Тиглатпаласаром уже давно не является чем-то особенным в современной культурной ситуации на Украине. Как уже говорилось, здешние культурпредприниматели на ты с историей человечества, и достаточно зайти в любой музей или книжный магазин, чтобы убедиться: идея о древних истоках украинской культуры широко распространилась среди местных интеллектуалов. Причем в различных версиях: одни ведут свое украинство от III династии У(к)ра, другие - от царства У(к)рарту. Это настолько стало общим местом, что даже в предвыборных материалах различных партий можно встретить, например, следующие пассажи: 'Истоки нашего духа и сознательности глубоки и безграничны. Украинский народ - древний и мудрый. Даже если мы этого не осознаем, нас подпитывает энергия нашей земли, которая была родиной шумерской и трипольской культур, Великой Киевской Руси и Запорожской Сечи. <...> В свое время Сечь была тем местом на континенте, куда, как позже в Америку, бежали в поисках свободы и равных возможностей немцы и норвежцы, поляки и русские, турки и крымские татары, англичане и литовцы, испанцы и португальцы' (План развития страны от партии 'Вече Украины').

В то же время украинские деятели постоянно опасаются того, что для сегодняшнего российского культурно-политического мышления, особенно применительно к странам СНГ, характерно стремление восстановить свое культурное влияние. При желании здесь можно было бы даже говорить о страхе перед попытками России восстановить свой (культурный) суверенитет в ближнем зарубежье. Думается, что мы имеем дело с самореализующимся предсказанием и ждать появления этого лозунга в РФ осталось совсем недолго. Формы этого влияния могут меняться, но давление быстро растущей экономики и русской культуры на ближайших соседей зачастую действительно оказывается более эффективным, чем прямое политическое воздействие. Поэтому в Киеве и Львове понимают, что в связи с усиливающейся внутриполитической реставрацией в России, особенно на символическом уровне, нельзя полностью исключить реставрационные устремления в отношении постсоветского (культурного) пространства. Тем более что нынешнюю ситуацию можно расценивать как благоприятную, учитывая потенциал и актуальное состояние большинства государств, образовавшихся на месте бывшего СССР: ведь не только Белоруссия, но и Украина как в экономическом, так и в культурном плане гораздо сильнее зависит от России, чем это готова признать киевская элита. Причем зависимость в сфере новейших технологий гораздо острее, нежели зависимость чисто экономическая. Это видно, например, на примере сравнения соотношения ВВП РФ - ВВП Украины (примерно 10:1) с соотношением Рунет:Унет (русский Интернет занимает несколько процентов в глобальной Сети, тогда как украинские ресурсы составляют в ней статистическую погрешность или сливаются с Рунетом). Амбициозные планы достижения 'интернет-незалежности' также провалились.

Очень болезненным для многих 'сознательных украинцев' стало осознание реального места их страны на глобализирующихся рынках, когда СМИ сообщили: 'Стоимость торговой марки Coca-Cola больше бюджета всей Украины'. Ведь приходится с горечью признать: 'Увы! В первой сотне мирового рейтинга украинских брендов нет. Более того, здесь отсутствуют даже российские бренды'. Последнее, конечно, немного успокоило украинских патриотов. Но есть повод и для оптимизма: 'У Украины тоже есть потенциально очень дорогие бренды, которым государство должно помочь раскрутиться: самолеты 'Ан', авиадвигатели 'Мотор Сiч', космические аппараты КБ 'Южное'.

Общественность Украины в принципе крайне чувствительна к вопросам национальности в делах авторства и интеллектуальной собственности. Так, некоторое время назад украинское культурное сознание было потрясено тем, что Украина оказалась на первом месте в американском 'Списке 301' - перечне стран, нарушающих авторские права. А вот совсем недавний случай из области высоких технологий. До своего неудачного старта ракета 'Днепр' считалась здесь украинской, сразу после катастрофы стала украинско-российской, а как только узнали о гибели вместе с ней первого белорусского спутника 'БелКА', то злорадства уже никто не скрывал, поскольку к тому времени и сама ракета стала чисто российской.

Вообще сравнение с Россией, Москвой - постоянный рефрен украинских общественных и культурных деятелей, причем ими часто признаются собственная провинциальность и отсталость. Но это ничуть не мешает им одновременно делать довольно 'сильные' заявления. Например, Виталий Малахов, худрук киевского Театра на Подоле, после отмены в прошлом году булгаковского фестиваля заявляет: 'Я считаю, что нам следует учиться у русских 'поднимать на щит' своих творцов.<...> Кстати, в Москве хорошие спектакли - дефицит в сравнении с нашей ситуацией'. При этом поводом для подобной зависти/гордости может быть все что угодно. Например, недавно все СМИ сообщили: 'Наконец-то на Украине появится со*ственный Comedy Club. <...> К сожалению, большинство его 'резидентов' будут все же из Москвы, которая и стала инициатором его создания'. Национально сознательные культурпредприниматели прекрасно осознают неспособность украинских интернет-ресурсов, СМИ и печатной продукции на равных конкурировать с российскими аналогами даже внутри Украины: 'Наши оппоненты знают болевые точки нации. Сегодня на Украине нет кадров, подготовленных бинарно - профессионально и идеологически. Часто руководят те, кто не знает ни государственного языка, ни глубины самого народа с его традициями, обычаями, историей.<...> В Украине СМИ откровенно не украинские. Их характеризуют по большей части космополитические, пророссийские, выхолощенные от украинской сути идеи'. (Особенно поразительно читать эти и подобные откровения в украинской газете - вроде ежедневной газеты 'День' - на русском языке.) Поэтому писательские и издательские ассоциации постоянно выступают с требованием введения налога на русские книги и другую интеллектуальную продукцию - 'с целью создания фонда помощи украинской книге'. Директор издательства АСК Олег Сычевский в форме доноса в органы заявляет в статье 'Последний антиукраинский бастион': 'Представители одного из российских издательств прямо заявили: если есть книга на русском, а в магазине появляется аналогичная книжка на украинском языке украинского издательства, ее в реализацию не брать. <...> Вот в чем опасность российского капитала на книжном рынке Украины. Что бы мне ни говорили, я не поверю, что российские издательства будут работать на суверенитет Украины'.

Кстати, многие украинские деятели культуры позволяют себе и не такие высказывания в прессе.

А затем, через запятую, - о последних съемках в России, о сотрудничестве с российскими коллегами и продюсерами, которые, видимо, просто не догадываются о 'гибкости мышления' своих украинских партнеров. Причем это касается как звезд молодежной сцены типа Олега Скрипки (группа 'Вопли Видоплясова') и Андрея Данилко (Верка Сердючка), так и прославленных мастеров советской школы типа Богдана Ступки. Как ни прискорбно, многие мэтры также включились в борьбу за этноребрендинг, то есть за 'национализацию' нашего общекультурного достояния.

Украинский 'политикум': пафос и персонажи

Под влиянием американских образцов украинский политический класс начал в своей риторике использовать стилистику, давно забытую не только у нас, но и в Европе. Жесты в духе отца нации, обращение к героям прошлого, призывы к Всевышнему - традиционный джентльменский набор конгрессмена от американского захолустья, - все это выглядит довольно странно в устах политических карьеристов с традиционным советским бэкграундом (от сельского головы и до президента). Например, тот же Виктор Ющенко постоянно утверждает, что 'его философия - философия сердца' (привет малороссийскому философу-страннику XVIII века Григорию Сковороде!). Оранжевая власть продолжает праздновать саму себя, даже установила новый праздник - ежегодное чествование Майдана, президент по любому поводу твердит о 'победе над диктатурой'.

На это язык улицы ответил появлением нового слова 'протакали', обыгрывающего главный оранжевый лозунг 'Так!' ('Да!'). Вместе с пафосом американского типа в украинский дискурс вернулось религиозное обоснование политических решений. До абсурда довел новые семантические возможности львовский профессор Иосиф Лось, который, обосновывая непризнание Виктора Януковича, заявил о поддержке Христом всех решений Львовского облсовета. Однако поистине ключевым словом украинского 'политикума' стала 'легитимность'. Местные деятели без устали используют его в своих речах, правда, несколько своеобразно - по простоте душевной они часто употребляют его в значении 'легальность'.

Отдельно следует сказать о местных политологах и политтехнологах. Многие из них сильно напоминают российских коллег, обладая при этом особым, местечковым колоритом: неизвестно откуда взявшиеся 'специалисты по политическому' - часто с сомнительными жизненными и академическими траекториями - принялись кто во что горазд участвовать в общественно-политической жизни страны. 'Профессионализм' украинских экспертов можно постоянно наблюдать во время очередного обострения 'незалежности'. Призванные анализировать политический процесс, они на деле стали его неотъемлемой частью. Причем все это сопровождалось активным институциональным строительством: появились постоянные говорящие головы, готовые 'откомментировать' любое событие или намек на него, возникли институты, фонды и центры политических, стратегических, национальных или глобальных исследований, оценок и прогнозов. Вопрос о качестве производимого ими продукта - так называемой экспертизы - можно опустить ввиду очевидного шарлатанства, по крайней мере во многих случаях. Наиболее продвинутые из них прямо признают: 'Академическая составляющая процесса развития и обновления экспертного сообщества очень слаба, по сравнению с той же Россией - провинциальна'.

К слову, украинская 'политреформа' тоже с трудом тянет на поиск пути в светлое будущее России, как считают некоторые наши 'украинофилы', если учитывать особенности местного парламентаризма вроде присутствия тех зерновых, сахарных, водочных, угольных и стальных баронов, что теперь 'представляют интересы народа Украины' в Верховной Раде. А поскольку Конституция не предусматривает палату, представляющую интересы регионов(!), то в результате нынешняя Рада являет собой эдакий шляхетский сейм XVI-XVII веков, где ясновельможные паны выясняют между собой вопросы собственного политического достоинства, торгуясь как на базаре, заключая эфемерные коалиции, чтобы завтра же предать того, кто не успел предать тебя еще сегодня. В этом смысле среди постоянно меняющихся коалиций украинского политического класса нет надежного, хотя бы среднесрочно мыслящего партнера, отвечающего за свои слова. Политическая элита Украины по-прежнему недоговороспособна, так как здесь не действует древний принцип pacta servanda sunt (договоры надлежит соблюдать), а под политическим успехом понимается вовсе не подписание какого-нибудь 'универсала', не достигнутые договоренности (как наивно полагают наши переговорщики), а искусство их 'творческой' интерпретации в свете дальнейших событий - вплоть до полного отрицания самого их факта.

Поэтому следует считать иллюзорными все те 'упущенные выгоды', которые якобы понесла Россия в результате 'экономизации' своей политики в отношении Украины ('цифры вместо смыслов', говоря словами Андрея Окары). Более того, никак нельзя согласиться с тем, что это 'изоляционистская политика', позволяющая лишь на краткосрочную перспективу выстраивать с Украиной и другими странами СНГ экономически выгодные для российской стороны двусторонние отношения, но бесперспективная в среднесрочном и долгосрочном масштабах, 'ибо подобные отношения превращают соседей России в жестких конкурентов и противников - с угрозой их превращения во врагов и образования вокруг российской границы 'санитарного кордона' - пояса недружественных государств, предоставляющих свою территорию откровенным противникам России для реализации антироссийских стратегий'. В ситуации, когда 'цифры' в значительной степени и есть 'смысл', что так характерно для хуторского мышления многих украинских стихийных геополитиков, это единственный способ объяснить киевской элите, столь падкой на внешнеполитические авантюры типа участия в 'самой бессмысленной войне XXI века' (посылка воинского контингента в Ирак), цену вопроса участия в таких изначально антироссийских проектах США, как ГУАМ и ему подобные. К тому же не может быть никакой угрозы 'превращения во врагов' со стороны тех, кто уже давно, открыто и вполне сознательно сделал ставку на превращение Украины в противника России. 'Воспитание рублем' же вполне может остудить некоторые особо буйные головы в Киеве и Львове. Особенно после того, как усилиями титанических фигур новых вождей польской нации - братьев Качиньских, наглядно продемонстрировавших Старой Европе необходимость смотреть, кого она принимает в свои ряды, - многим стало понятно: скорее всего, Украина еще длительное время будет оставаться там, где она находится в настоящее время, и тем, чем она является на самом деле.

Забавно, что здесь стали все чаще добрым словом вспоминать еще недавно предаваемую анафеме 'багатовекторность' политики Леонида Кучмы. Некоторые коллеги даже надеются на возможность реанимации этого универсального средства: когда в Москве говоришь то, что хотят услышать русские, а потом едешь в Вашингтон и говоришь то, что приятно слышать здешнему 'обкомовскому начальству'. Но высказываются и опасения, что теперь Россия будет разговаривать с совсем иных позиций ('давление невмешательством'). Одновременно все больше экспертов признают очевидное: после вступления в ЕС стран 'молодой Европы' (особенно Польши, этого нового идеала Украины), ориентирующихся, скорее, на США, у Украины практически нет никакого шанса на вступление в ЕС в среднесрочной, а возможно, даже и в долгосрочной перспективе. Украинским политологам приходится открывать для себя и публики Америку, вернее - Россию: Украине придется вернуться к традиционной для нее роли. Причем в зависимости от соотношения 'реализм-фантазия' у конкретного эксперта оценки этой роли могут быть самые различные: от известного предмета в проруби до 'моста между двумя частями континента как исторической миссии Украины'.

Понимать происходящее ныне на Украине следует исходя из тех рамочных условий, в которых ее элита пытается совершить 'одиночное плавание' в этом мире бушующем: важны не слова и лозунги отдельных обитателей украинского политикума, а сама структурная рамка ситуации действия группы авантюристически настроенных культурпредпринимателей, попытавшихся не просто обмануться самим или обмануть своих современников, но решивших надуть Историю с Географией в придачу. Как иначе следует расценивать попытку учредить посреди мира конкурирующих рынков глобального капитализма 'великую европейскую державу Независимая Украина', не имея для этого никаких сколько-нибудь значимых ресурсов, помимо собственных амбиций, являющихся, по сути, обратной стороной психологических комплексов исторических аутсайдеров?.. Поэтому, какая бы партия ни победила на выборах 30 сентября, какие бы изменения ни вносились в Конституцию, ничто не сможет в принципе изменить саму дилемму дискурсивного конструирования виртуальной по сути реальности под названием 'Украина как независимое государство'. Трудно не согласиться с Андреем Окарой: 'Похоже, при отсутствии серьезных внешних вызовов Украина-как-страна вполне может просуществовать без Украины-как-государства'. Проблема в другом: История еще не закончилась, как громогласно a` la Хрущев обещал всем нам Фрэнсис Фукуяма. И новые экзистенциальные вызовы и риски, в том числе внешние, - это, скорее, вопрос времени, возможно, не столь отдаленного, как многие думают. Причем это касается не только Украины, но и многих других квазисубъектов эпохи 'конца истории'. Конкретные персонажи, выбор между Виктором-1, Виктором-2 или не Виктором вовсе - все это может повлиять лишь на степень вменяемости/невменяемости номинальных лидеров, на уровень хаоса в 'политикуме', но никак не разрешить эти базовые, структурные проблемы украинского проекта.

Реальность vs. Действительность

На Украине постоянно сталкиваешься с парадоксом украинского дискурса: если украинское государство уже 15 лет является самостоятельным и суверенным, то зачем с маниакальной настойчивостью твердить о 'незалежности'?! Видимо, именно потому, что большинство участников проекта 'Незалежность' прекрасно осознают, насколько 'независима' Украина: ведь теперь к 'независимости' от российских рынков сбыта, сырья и технологий', а также к культурной 'независимости' от России добавилась 'независимость' от западных политических спонсоров. Им также очевидно, что это не может продолжаться бесконечно, и перед страной замаячила перспектива вестернизации ценой деиндустриализации. В условиях 'несуверенной демократии' весь украинский политикум даже содержательно вертится вокруг тем, так или иначе связанных с 'северным соседом': Тузла, Черноморский флот, ГУАМ, 'аффирмативная политика' в отношении татар в Крыму, вытеснение РПЦ, 'проблема русского языка', 'проблема русских медиа' и т.д. Не говоря уже о приснопамятной новогодней спецоперации 'Голубой огонек', когда сообщение о том, что РФ 15 лет ежегодно дотировала украинскую 'независимость' на пару миллиардов долларов, вызвало крайне болезненную реакцию у властителей украинских дум.

Для прояснения онтологического статуса проекта 'Евроукраина' полезно вспомнить гегелевское различение существования и действительности: может существовать некое образование (даже с собственным флагом, гербом, гимном и т.п.), но все это 'преходящее наличное бытие, внешняя случайность, мнение, лишенное сущности явление, не-истина, заблуждение', если причина этого существования находится вне его самого. Действительностью обладает только то, что 'обладает ею таким образом, что само сообщает ее себе'. Поэтому 'не все, что существует, действительно', поскольку 'действительность есть только единство внутреннего и внешнего'. Это не просто наличие чего-либо, это единство сущности и существования, то есть такое существование, которое обладает свойством необходимости. В этом смысл знаменитого гегелевского 'что действительно, то разумно'. Можно продолжить мысль классика: что недействительно, то... выглядит примерно так, как показано выше.

Возможно, этим объясняется еще один парадокс украинского дискурса с его фиксированностью на 'державности'. С одной стороны, возникновение 'собственной державы' объявляется главным достижением всей украинской истории, а важнейшим предикатом державы - ее независимость. Но тогда, с другой стороны, не очень понятно: если независимость представляет такую ценность, то почему 'украинские державники' стремятся поскорее от нее избавиться, пытаясь вступить - хоть куда-нибудь - в западные структуры, предусматривающие серьезное ограничение национального суверенитета и передачу значительной части самых что ни на есть 'державных' полномочий брюссельской евробюрократии. Ответ на эту загадку можно обнаружить в 'темнике' МИДа Украины от 18 июля 2006 года, разосланном по редакциям украинских СМИ. Там говорится: 'Вступление в НАТО означает окончательный выход из-под влияния России и ликвидацию возобновления его в будущем'. Одним словом, лишь бы 'Украина - не Россия' (Леонид Кучма). А мы уж было и вправду подумали: 'демократические ценности', 'еврославяне'...